Андрей Толстой. «Фрагменты» Дмитрия Иконникова: «ближний круг» и «удаленное зрение». Каталог 2001 г.

Нынешняя экспозиция Дмитрия Иконникова — юбилейная. Выставка открывается в дни, когда отмечается пятидесятилетие художника. Однако она менее всего нацелена на то, чтобы, как принято говорить в таких случаях, «подводить итоги творческого пути». Скорее наоборот. Известный мастер показывает главным образом свои последние работы, которые созданы в течение двух последних лет, и которые во многом не похожи на то, что было сделано им прежде. Об этих произведениях, демонстрирующих поиски нового творческого почерка, и пойдет здесь речь. Тему, объединяющую эти работы Иконникова, можно определить как «ближний круг». Мастер пишет в основном собственную «окружающую среду», свой мир: дом и членов своей семьи, включая любимого кота. И пространство в его вещах — чаще только «ближнее»: интерьеры квартиры и домика на черноморском побережье, где художник отдыхает с семьей. Есть среди работ Иконникова несколько пейзажей, но и они — из ближайшего окружения: вид на внешний мир с собственного балкона и вполне обыкновенный, но, что важно, опять-таки свой «ближний» двор. Особняком стоят пейзажи, воплощения своего рода «воображаемых путешествий» художника — виды неких городов, отдаленно напоминающих то Венецию с ее каналами и горбатыми мостами, то Францию с ее готическими соборами, возвышающимися над городскими крышами, то Испанию с громадами замков и храмов, нависающими над мостами и водными потоками. Однако все они порождены скорее фантазией (а может быть — сновидениями), в любом случае — глубоко личными чувствами и ассоциациями автора, которого вполне могла вдохновить и увиденная очень субъективно Москва, которая для художника — тоже «свой дом». Словом, речь идет о произведениях, на первый взгляд камерных и по теме, и по жанрам — натюрморты, интерьеры, интимные пейзажи и «ландшафты воображений». Да и по технике — художник, верный своему образованию графика, и сейчас работает исключительно на бумаге. Однако назвать его композиции камерной графикой язык как-то не поворачивается. Во-первых, Иконников пишет на бумажных листах большого формата, натянутых на планшеты. Во-вторых, любимая им гуашь на больших цветовых плоскостях, которым отдает он предпочтение, как будто теряет свою специфичность: вместо кроющих слоев — просвечивающие, почти лессировочные поверхности, да еще и с разнообразной «дышащей» фактурой, напоминающей естественные неровности оштукатуренной стены. В результате перед нами — как будто бы фрагменты росписей. Здесь мы подошли к важнейшему качеству работ Иконникова, которое и не позволяет подходить к его последним работам, как произведениям камерного искусства, а именно — к его умению подчинить решение единой композиционной задазадаче, что гарантирует целостность, а значит — монументальность композиции. Весьма вероятно, что это свойство возникло в результате того, что художник начинал профессионально работать в монументальном цехе художественного комбината. Очень существенным для Иконникова был и опыт печатной графики, в частности, работа в плакате и в книжной иллюстрации. Но как бы ни было, ему в высшей степени присуще «удаленное», «широкоугольное» видение. При этом художнику чужд назидательный пафос и эпический размах, и поэтому его вещи становятся в представительный ряд монументальных панно, авторами которых были многие яркие мастера, включая А.Матисса и М.Дени… Впрочем, сходства с этими мастерами в работах Иконникова мало. Дело в том, что почти все произведения художника, самодостаточно монументальные с точки зрения композиции, чрезвычайно выверены в деталях. Можно даже сказать, что он мастер детали — благодаря обостренному вниманию и особому «вкусному» отношению к каждой из них. Эта сторона таланта сближает Дмитрия со старыми мастерами, которым было свойственно придавать любому, самому обыденному и прозаическому предмету функцию знака, превращать его в скрытый символ, и при этом не разрушать его особую ауру — так, как это умели в своих полных поэзии натюрмортах и интерьерах «малые голландцы» или Шарден. Эти привычные ассоциации заставляют предположить, что и у Иконникова большинство элементов его композиций также значимо, что каждый из них как будто несет часть некоей истины, которая в своей полноте доступна немногим посвященным. Однако в XVII–XVIII веках скрытые смыслы изображенных предметов и их сочетаний, суммированные многочисленными изданиями типа «Символов и эмблематов», были достаточно широким достоянием. Этого не скажешь про наше время. С одной стороны, в вещах из композиций Иконникова нет ничего экзотического, необычного. Однако ясно, что автор наделяет эти простые предметы глубоко личностной символикой, круг посвященных в которую сжимается опять-таки до «ближнего» — своего — круга. Перед нами — не стилизация, а работы художника, впитавшего поиски и интересы сегодняшнего дня, в искусстве которого соединились разновременные творческие традиции, как и подобает в кризисные творческие эпохи, чреватые новыми открытиями. Как раз таковым и является рубеж ХХ и ХХI веков. Среда художника Иконникова обжита и гостеприимна, но в первую очередь — для него самого, выстроившего ее «под себя». Значит ли это, что мир произведений мастера — эзотеричен и закрыт для посторонних? Всмотримся повнимательнее в предметное наполнение работ Дмитрия Иконникова. Из композиции в композицию переходят разнообразные по силуэтам трубки, всевозможные емкости для табака, пепельницы, пузатые или, наоборот, узкие, вытянутые бутылки хороших коньяков и ликеров, округлые вазы, разнообразные бокалы, кружки с крышками, горшки-кувшины, кофейники и турки. Все это расставлено на столах то наподобие парадно аранжированной витрины, то в какомто «лирическом беспорядке». Ассортимент, как будто просто свидетельствующий о художнике как о ценителе качественных напитков и приятных закусок, знатоке трубок и сортов табака, а значит — о человеке, понимающем толк в задушевном и неторопливом общении с друзьями из собственного «ближнего круга». Однако не все так просто. Помимо смысловой, предметы в работах Иконникова всегда играют структурообразующую, стабилизирующую роль в композиции. И, словно бы в компенсацию, многократно варьируются с точки зрения соотношения объемов и фактур — «консистентность» иной вещи  может неожиданно смениться почти полной «бесплотностью» другой. В любом случае, «реальная весомость» предметов, попавших в работы Иконникова, точнее — их прототипов, не имеет для художника серьезного значения: он строит свой мир, который к тому миру, что «дан нам в ощущениях и рефлексах», не имеет почти никакого отношения. То есть художник вновь провоцирует зрителя увидеть в привычных и близких вещах некие знаки вещей вообще. Ощущение этой двойственности — вроде бы простецкий предмет, но он написан как знак — будирует пласты культурной памяти и помимо воли заставляет узреть мир архитипических смыслов и ассоциаций (думаю, что не только у зрителя, но и — возможно, иногда помимо воли — у самого автора). Самая очевидная из них — изображение рыбы, которое с тех пор, как возникла христианская художественная традиция, является символом образа Спасителя, и которое так часто соседствует в натюрмортах Иконникова с перечисленным уже набором любимых вещей. Если принять эту «систему координат», уже нельзя отделаться от мысли, что и все эти Трубки, Бутыли, Бокалы, Вазы в интерьерах — суть символы и знаки, некие свидетельства материальной, но, что важнее, и духовной культуры целой Цивилизации. Время от времени их символическая функция отступает на второй план перед обычной, бытовой, но даже и тогда не исчезает совсем. Дружеское застолье все время «чревато» превращением в таинство, привычная модель поведения — в ритуал. Возникает ощущение всеобъемлющей двойственности предметного мира, среды, самой атмосферы в работах Дмитрия Иконникова. Эта двойственность большинства композиций художника как раз и составляет сильнейшую их сторону. Одновременная обращенность «вовне» и «внутрь», отличающая Иконникова, сказывается и в другом. Его видению присуща особая «бифокальность» — редкая способность соединять микро- и макрозрение, то есть уже упомянутые максимальную приближенность к каждой детали, включенной в сферу личного ассоциативного общения художника, — с одной стороны, и широту, масштабность охвата пространства, которое разрастается далеко за пределы «ближнего круга» благодаря монументальным качествам работ, — с другой. Именно такие произведения, выполненные в последние два года, в большинстве представлены на этой экспозиции, и именно они заставляют говорить о Дмитрии Иконникове как о ярком мастере своеобразного «станкового монументализма», пишущем не отдельные натюрморты, интерьеры или пейзажи, а фрагменты некоего масштабного, если не сказать всеобщего, Целого. Возможно, это Целое существует только «виртуально» — в подсознании художника, но несомненно — оно синтезирует важные черты художественного языка ушедшего ХХ века. Большинство произведений Дмитрия Иконникова безлюдно — независимо от того, идет ли речь о натюрморте, пейзаже или интерьере. Столы накрыты в ожидании немногочисленных, но близких гостей; трубки, бутыли и бокалы — наготове, однако за столами еще никто не сидит, трубки пока не раскурены, коньяк еще не разлит, да и кофе — пока не отпит. Автор как будто приглашает зрителя присоединиться к готовящемуся застолью или просто неторопливой беседе и тем самым войти в его «ближний круг». Такое приглашение нельзя не принять! 

Андрей Толстой
доктор искусствоведения
2001